(продолжаем наслаждаться)
Всё это вызывающе дисгармонирует с маркетинговой позицией, что, мол, фильм покажет правду о войне и напомнит миру, что её русские выиграли. Если чего в нем и нет, так это сколь-либо внятного объяснения того, почему в итоге брали Берлин, а не Москву. По Михалкову война – сплошной бардак, который утрируется и нарочито усиливается клюквой: солдаты по дурости взрывают мост со своими же, штрафбат из уголовников усиливается элитной ротой кремлевских курсантов, офицер СМЕРШа не допрашивает коллаборанта, а пишет признательную от имени Пушкина Александра Сергеевича, покусившегося на жизнь Дантеса-Геккерна.
Другой вопрос, что бардак прослеживается по обе стороны фронта, и если не ясно, почему мы войну выиграли, то понятно хотя бы, почему немцы её проиграли. Потому что бомбили лагеря, обстреливали колонны эвакуации, гадили на головы пионерам, возвращались с полдороги, дабы покарать, жестоко покарать деревню, где лопатой забили фрица-насильника. Короче говоря, шалили, баловались, гнули пальцы, свирепствовали, занимались чем угодно, но не стратегией, не тактикой и не отыгрыванием стратегических позиций в театре военных действий. Как эти орды дебилов вообще дошли до Волги, сия тайна велика есть.
Словом, «Утомленные-2» − это такие шахматы «Водяной крысы» Хаттера, которые пытаются продать на две стороны – белым для интеллектуальных забав и краснокожим для камлания на тотемных животных. Кто в этой развилке краснокожие гуроны – российские зрители или европейская киноэлита, из вежливости уточнять не будем, но подчеркнем, что даже само позиционирование картины через оскароносную первую часть не более чем спекуляция на бренде. Фильм имеет весьма условное отношение к оригинальным «Утомленным», сюжет в нем вообще третичен: по факту это сборник коротких, но дорогих новелл, трагических побасенок про времена жестокие и жуткие (описанная история с миной – классический пример таковой), где героизм советских солдат как явление отсутствует напрочь.
Заметила ли это та часть заказчиков, которых интересуют не столько международное признание «российского режиссера номер один» (тм), сколько культ Победы как таковой, не так уж и важно: хлопать, как завещал Папа, всё равно стоя будете. Обидно лишь, что Михалков в принципе решил строить свое кино на фабуле «Утомленных-1»: ограничься он серией короткометражек, откажись от убитых 15 лет назад персонажей, цены б ему не было. Просто потому, что персонажи эти либо натужно отыгрывают связующие звенья между новеллами (с типично оруэлловскими диалогами, навевающими, правда, не ужас, а скуку), либо являются наиболее фальшивым элементом оных.
Так, Надя Котова выглядит старше именно на 15 лет, а не на математические пять (первая часть – 1936-й, вторая – 1941-й год). С комдивом Котовым ситуация еще хуже: Михалков уже давно является сам себе культорологическим феноменом (наподобие Мэрилина Мэнсона), а барину, что носит золотую печатку с родовым гербом и бьет ногой по лицу распоясавшийся плебс, куда больше пойдет хлыст из сыромятной кожи носорога, нежели портянки и сосульки на ухоженных усах, что нависли от сидения в штрафных окопах. Сиречь из-за решения оживить Котова мировое кино, возможно, потеряло харизматичнейшего офицера СС, который, глядишь, и Кристофа Вальца уделал бы (в рамках того же возмездия Тарантино). Постмодернизм так постмодернизм, замахнулся – руби!
Но нет, «батяня» Никита Сергеевич (не Котов, а именно Никита Сергеевич) если кого и рубит, то фрицев - лопатой. Второй год он по собственному желанию воюет в штрафбате (в начале войны штрафбатов, к слову, не было) и, несмотря на человеческие кишки ошую и одесную, отлично себя чувствует (его, сталиниста, Господь хранит, мы помним). В то же самое время другие персонажи из других новелл доказывают нам мерзость чистогана и ничтожность материального, погибая в попытках уберечь то мешки с деньгами, то люстру венецианского стекла. Не поспоришь, но со статусом «самого дорогостоящего фильма новой России» данный пафос вяжется плохо.
Меж тем, если взглянуть на ленту как на музей диковин, оставив пошлую роскошь паркетно-колоннадного новодела и сугубо технические прибамбасы вроде кондиционеров в области «слепого пятна», грубо говоря, сфокусироваться на новеллах-экспонатах как таковых, всё описанное выше непотребство Михалкову можно смело простить. Вопреки собственным заявлениям, он сделал то, в чем наше кино по данной теме нуждалось давно и остро, а именно – десакрализировал ВОВ. В подобном ракурсе вся клюква, все анекдотцы именно что художественный прием, и решение каждого – принимать или не принимать такую подачу войны − зиждется лишь на готовности разделить-обругать ту или иную мысль автора (а равно его постмодернистское хулиганство в принципе).
Уже упомянутое выше и безумное по природе своей соседство кремлевских курсантов и недавних зэков в одном окопе можно трактовать и как «поклеп на советскую действительность», и как очередную метафору-крик о бездарности командования в первые месяцы 1941-го. В попытке юнца атаковать штыком броню немецкого танка иной увидит сорок раз воспетое «мужество защитника Родины», но куда больше она говорит о тотальном (в первую очередь, эмоциональном) хаосе бойни на «красной линии» фронта, который был сам по себе, но ни в советском кино, ни в школьных учебниках, ни на красивых картах со стрелочками не прослеживался.
Из тех курсантов Михалков, не пожалев и собственного сына, впоследствии нарисует картину мясом – столь жуткую и жалкую одновременно, что в главном патриоте российского кино можно с удивлением разглядеть убежденного пацифиста, через колено ломающего стереотипы и о Победе, и о самом себе.
Вообще, новелла про курсантов, усиленная гениальной игрой Евгения Миронова, – лучшее, что есть в картине, и даже навязчивое желание режиссера рассказывать явно неуместную в данном случае историю династии то ли Котовых, то ли Михалковых, её не слишком портит. Поразительно, но именно здесь сквозь циничный расчет и безвкусицу проступает Михалков-человек. Яриться можно до последнего, клеймя и родовые печати, и фамильные подряды, и папу-фронтовика, которому посвящен фильм, и конъюнктурщину, и много чего еще – вплоть до близкого знакомства с Путиным. Но неожиданно всплывает мысль, которая расставляет всё по местам и является окончательной индульгенцией: просто этот безусловно талантливый человек любит свою семью гораздо больше, чем Родину.
Имеющий сердце – не упрекнет.
opcorm1:
))) Наверно потому что это вначале, а фильм 3 часа идет, забыл к концу видимо 
