Про что “Весна священная” – не сюжетно, а чисто музыкально? Про календарный обрядовый фольклор и его композиционные возможности. Эти попевки словно бы записаны в полевых условиях, а на самом деле сочинены: искали по “Весне” цитаты, но нашли, кажется, только одну. И потенциальной энергии в них оказалось столько, что при высвобождении ее хватило на весь ХХ век.
Чтобы ее высвободить, Стравинскому пришлось отказаться от того, что в начале этого века считалось métier, ремеслом, художеством. А именно, от привычки (и, что еще труднее, умения) обезвреживать этот фольклор – мелодически обезвреживать – таким образом, чтобы из него можно было складывать привычные гармонические, полифонические и ритмические конструкции.
Не то чтобы он сразу вот так взял и отказался. Были начатки этого отказа и в “Петрушке”, и в “Жар-птице”, только там материал был не такой взрывоопасный: в “Жар-птице” молодой композитор еще кормится общерусским мелосом из ласковых рук Римского-Корсакова, в “Петрушке” он уже не нуждается в посреднике, но работает с городским и площадным фольклором, менее сырым в леви-строссовском смысле, чем крестьянский.
Наверное, в то время эти архаические бесконечно вариантные попевки должны были казаться чем-то вроде реди-мейда – настолько они не вмещаются в тогдашние рамки мелодии, гармонии, метроритма, синтаксиса. Одним словом, они из какого-то другого мира, несовместимого, повторюсь, с писанием нот по бумаге, métier. Тем не менее они не просто совмещены, а из них выведена новая мелодика, метроритм, синтаксис. (С гармонией все не так просто, но это отдельная история – как ни странно, в этом смысле “Весна” опус довольно мягкий, во всяком случае, гораздо более позднеромантический, нежели модернистский.)
Пример “Весны” и сегодня побуждает искать свой, условно говоря, архаический фольклор. То есть нечто такое, что может вывести за пределы общего словаря эпохи, причем не столько в смысле фонизма, сколько в смысле формы. Конечно, может показаться, что во времена Стравинского эти вещи, выводящие за пределы словаря эпохи, валялись под ногами – гамелан, кино, тот же архаический фольклор, музыка шумов – и что ему было легче расширять этот самый словарь. Как он выразился, “сочинять музыку сегодня труднее, чем когда бы то ни было, и так было всегда”. Однако если вообразить тело музыки, мелосферу именно как сферу, то получится, что чем она больше, тем с большими внешними областями она соприкасается. Только сегодня эти раздувшиеся границы и в самом деле труднее охватить одному человеку – ведь за сто лет физические возможности композитора по переработке одних звуков в другие не увеличились.
Завораживает ненадежность этой циклопической постройки в смысле звука, оркестровки. В оркестре ведь чем громче, тем менее понятно, как будет звучать. То есть чем больше источников звука одновременно, тем менее надежно – и по законам акустики, и в связи с человеческим фактором. Вот как Стравинский не побоялся это все наворотить. Ницше боготворил Вагнера, а потом отвернулся от него и восхвалял галльскую ясность Бизе. А “Весна” в акустико-эстетическом смысле – это Вагнер в квадрате. И понятно, почему после нее Стравинский мог повернуть только в сторону, условно говоря, Бизе. То есть к неоклассической ясности звука, но при этом – иначе он не стал бы Стравинским – к еще более изощренным нарративным техникам и синтаксису. На этом обратном пути (обратном с точки зрения людей, ценивших в Стравинском гипермодернизм и считавших его неоклассическую манеру как минимум компромиссом) возник такой невероятный гибрид, как “Свадебка”.
Еще поразительно, что Стравинский сумел увидеть “картины языческой Руси” как немую короткометражку. Ведь музыка монтируется совершенно по-киношному: показали сцену, подержали план, давай теперь встык другой план или другую сцену. Это особенно заметно, потому что сила материала, его принципиально бесконечная вариантность такова, что хватило бы на пятнадцатиминутные планы, а они ужаты в одно-двухминутные. Отсюда ощущение колоссального давления: материал распирает монтажные стыки.
Подозреваю, что Игорю Федоровичу было страшно сочинять “Весну”, так много в ней отказов от проверенного и надежного. Может быть, именно страх – причина того, как быстро и вдохновенно он ее написал. Умел человек наработать себе адреналин.